Интервью с заслуженным работником культуры РФ, профессором РАМ им. Гнесиных, преподавателем МССМШ им. Гнесиных Мильдой Михайловной Агазарян
– Очень интересно узнать – как Вы выбрали из музыкальных инструментов именно арфу?
– Я сама ее не выбирала. У меня в родне не было музыкантов; были педагоги, врачи; папа был военнослужащим, работал на дипломатическом поприще. Маме в свое время не удалось получить музыкальное образование – она росла в Ереване в сложные 20-е годы. Из-за того, что ее отец (мой дед) был военным комендантом города, и мама была «не из рабочей семьи», ее не приняли в музыкальную школу. Она стала филологом, но всю жизнь очень любила музыку. У мамы была мечта: если родится дочка, чтобы она стала музыкантом.
В 6 лет меня отдали учиться в районную музыкальную школу на Якиманке в класс фортепиано. Потом мы переехали на Большую Дорогомиловскую; ближайшая музыкальная школа была Гнесинская десятилетка, куда меня и привели поступать.
В то время Марк Абрамович Рубин не начинал рано учить детей на арфе; он в основном брал девочек лет с 9–10 лет. Все мои сверстники начинали учиться поздно. Это было связано с тем, что тогда не было арф, очень трудно было их достать. Кроме того, репертуар для обучения без использования педалей был ограничен.
Сейчас репертуар многократно вырос по сравнению с тем временем, когда я начинала. Я спокойно начинаю с 6-летними детьми, они играют без педалей, ждем, когда ножки подрастут. У меня накоплен диатонический репертуар на два – два с половиной года занятий. Кроме того, маленькие дети не играют в нижнем и верхнем регистрах –подбираются пьесы в том диапазоне, на который хватает разворота рук.
Когда ребенок медленно растет, приходится использовать надставные педали. Я придумала их, а мастер сделал. Сейчас ими многие пользуются; даже французы заинтересовались и решили перенять наш опыт. Но долго пользоваться надставными педалями невозможно – это утяжеляет процесс.
Мы же в детстве почти сразу начинали играть с педалями; диатонических произведений было очень мало. Как правило, в арфовый класс приходили дети уже с музыкальной подготовкой. Так было и со мной. Я училась в классе фортепиано у Татьяны Николаевны Зайцевой.
– А Марк Абрамович тем временем потихоньку приглядывался к Вам как к будущей арфистке?
– Нет, не приглядывался. Дело в том, что руки у меня очень маленькие. В 9–10 лет стало понятно, что в перспективе у меня будут серьезные ограничения в игре на фортепиано.
Зиновий Исаакович посоветовал моим родителям попробовать дополнительно попробовать позаниматься на арфе.
Я делала успехи, занималась с удовольствием, но по-настоящему «заболела» музыкой позже.
– А для игры на арфе нет таких физических ограничений?
– Нет. Многие известные арфисты были небольшого роста – например, Вера Георгиевна Дулова, Кира Константиновна Сараджева, Ксения Александровна Эрдели. Арфа по-другому сконструирована, на ней имеют значение другие параметры.
Так я перешла на арфу и очень этому рада; за всю жизнь я ни разу не пожалела, что стала заниматься на ней – это инструмент совершенно удивительный. Также я продолжала с удовольствием заниматься фортепиано – эта подготовка мне очень помогла, я даже некоторое время даже работала педагогом по фортепиано. И сейчас я часто аккомпанирую на уроке своим ученикам и студентам. Фортепианное и арфовое изложения ведь очень близки друг другу.
– На арфе, как я знаю, 47 струн. Ее очень сложно и долго настраивать…
– Арфа вообще один из самых сложных инструментов. Во-первых, в смысле настройки: мы настраиваем инструмент несколько раз за день. Раньше у нас были инструменты фабрики Луначарского, более низкого качества, они были плохо отрегулированы.
Мы зависим не столько от ушей, сколько от механики. Арфистка может настроить все 47 диатонических струн «по бемолям», а перестроив «на диезы», получить бог знает что.
Сейчас мы играем на хороших инструментах – французских, американских, при регулировке которых на фабриках используется электроника, но и это не гарантирует абсолютного результата. На строй арфы влияет и сквозняк, и погода; многое зависит от качества струн, степени их износа.
Во-вторых, арфа – инструмент тяжелый – минимум 35 кг, а арфистки в основном – девочки. Хорошо, что в последние годы мы пользуемся тележками. А в свое время мы носили свои инструменты сами. Марк Абрамович, например, носил арфу, высоко подняв над головой.
В-третьих, арфа – очень сложный инструмент в координационном отношении. Помимо игры руками, у нас задействованы обе ноги, как у органистов, только ноги у нас выполняют другую функцию.
Мы на арфе касаемся пальцами непосредственно источника звука, поэтому для чистоты звука важно все – чтобы не мешали ногти, неровности кожи и прочее.
В-четвертых, арфа – очень дорогой инструмент, что тоже немаловажно, особенно для родителей.
Но все трудности игры на арфе окупаются ее достоинствами. Арфа – очень красивый, благородный инструмент, часто бывает роскошно декорирован. Ко мне в класс часто приводят маленьких детей просто «посмотреть на арфу».
– А существуют арфы для детей, меньших размеров – как на скрипке – «половинки»?
– Нет, в зависимости от роста я просто подбираю количество подставок на стул, скамеечек под ноги. Главное – подобрать сбалансированное положение, чтобы не чувствовался вес. Арфа сконструирована так, что если ты правильно сидишь, держишь ее на коленях, то не чувствуешь ее веса.
По мензуре арфы почти все одинаковые, но есть 46-47-струнная (концертная), 40-струнная арфа (учебная), есть и барочные, так называемые «кельтские» арфы, которые также меньше по размерам. Но я предпочитаю начинать обучение на полноразмерной арфе, дать основы постановки, а с барочной арфой познакомить ученика позднее.
На барочных арфах система переключения не ножная, а рычаговая. Арфа с педалями двойного действия (арфа Эрара) была запатентована только в начале 19 века, до этого играли в основном на однорядных или рычажных (леверсных). Сейчас, кстати, они очень популярны в мире, для них устраиваются фестивали и специальные конкурсы. Даже трудно сказать, на каких арфах больше играют. Во-первых, рычажные арфы намного легче, во-вторых – дешевле.
В Шотландии, Уэльсе арфа – это народный инструмент. Ее обожают в Японии, Америке. Менее популярна эта арфа пока у нас, но думаю, это поправимо. Я считаю, что наша миссия – всячески популяризировать арфу, в том числе и современную электроакустическую, у которой, не сомневаюсь, большое будущее.
– Так как арфа – струнный щипковый инструмент, то, как я понимаю, звук на ней быстро гаснет. Наверно, чтобы продлить его, на ней используется многозвучная фактура, россыпи арпеджио…
– В смысле фактуры – арфовые произведения по изложению наиболее близки к фортепианным, только левая рука у нас использует прямую, а правая – «перевернутую» аппликатуру. Некоторые произведения в хорошей аранжировке для арфы звучат, мне кажется, даже лучше, чем на фортепиано. Так же, как на фортепиано, на арфе используется двухстрочная запись. Но если пианисты играют на клавиатуре, держа руки перед собой, то мы – в подвешенном состоянии.
Что касается звучания, то самое трудное на арфе, помимо чистоты звука, это – легато. Я стараюсь всегда его добиваться как у себя, так и у учеников. Хотя и не раз отмечалось, что на арфе легато как будто недостижимо, но на самом деле – возможно. Если имеешь певучий, выразительный звук, арфа звучит волшебно!
В звучании арфы есть еще одна проблема – ее нижний регистр со сцены в зале звучит хуже, чем верхний; высокие ноты звучат резче, ярче. Нам всегда приходится добиваться баланса регистров. На хороших инструментах звучание сбалансировано, на более простых, учебных, низкие звуки бывают «ватные». На концертных арфах форма деки внизу расширена, как груша, чтобы акустически увеличить объем звучания.
– Мильда Михайловна, расскажите, пожалуйста, о других Ваших педагогах.
– Я считаю, что мне очень повезло. Я счастливый человек, потому что все мои педагоги – это настоящие легенды. Первым моим наставником в школе был, как я уже говорила, Марк Абрамович Рубин, любимый ученик моего второго педагога в консерватории – Ксении Александровны Эрдели. А в аспирантуре я училась у Веры Георгиевны Дуловой.
В Московскую консерваторию я поступила в 1962 году. 60-е годы – это был поистине «золотой век» этого вуза, там царила уникальная атмосфера. Мы «не вылезали» из «консы», сидели на уроках легендарных педагогов и музыкантов, причем не только по своей специальности. 8 лет обучения в консерватории и аспирантуре – фантастическая база, которой всю оставшуюся жизнь можно лишь пытаться соответствовать.
Когда я пришла к Ксении Александровне, она уже была в солидном возрасте. Всегда занималась дома, в крошечной двухкомнатной квартире в доме напротив консерватории, в Брюсовом переулке. Жила она очень скромно, но почти все стены квартиры были увешаны картинами и фотографиями с дарственными надписями знаменитых музыкантов, актеров, писателей. Это был настоящий музей.
Я многое восприняла от Ксении Александровны, хотя и не сразу это осознала; понимание пришло потом. У нее было фантастическое легато, прекрасное природное ощущение фразировки. Очень интересными были ее идеи составления программ концертов. На концертах ее класса в Малом зале Консерватории зал всегда был переполнен. Мы играли разнообразные ансамбли – с вокалистами, инструменталистами, с органом, хором.
Она очень внимательно относилась к звуку и эмоциональному заполнению; отстраненная игра не принималась. Это был очень тонкий, теплый и яркий музыкант.
В 60-е годы, во время «оттепели», появилось много ранее нам неизвестной современной музыки, и мы ею очень увлекались. Как-то я принесла на урок Сонату П. Хиндемита. Ксения Александровна спросила, что я буду играть. На мой ответ она поморщилась. Так как произведение было еще в состоянии разбора, моя игра ей совсем не понравилась, в меня полетели ноты, мне не разрешили даже доиграть до конца. Но я была упрямой и через некоторое время опять принесла Сонату на урок. Когда произведение было выучено, Ксения Александровна заинтересовалась этой музыкой; в тот же год я сыграла Сонату Хиндемита на классном вечере в Малом зале консерватории.
– Получается, что не только педагоги нас учат, но в какой-то степени – и мы их…
– Да, и сейчас наши ученики нас тоже учат. А если мы не будем у них учиться, то не сможем их учить! Очень важен человеческий контакт с учеником. Если его нет, сам педагогический процесс становится бессмысленным, а если есть – обучение является огромной радостью, причем для обоих.
Мне очень везло с учителями и далее: когда я закончила Консерваторию, перед поступлением в аспирантуру, Борис Васильевич Доброхотов (большой друг К.А. Эрдели) познакомил меня с очень интересной арфисткой, Клементиной Каспаровной Баклановой. Она была прямой ученицей самого А.И. Слепушкина, от которого идет вся знаменитая московская арфовая школа.
Я пришла к Клементине Каспаровне, положила перед ней красный диплом Консерватории, сказала, что толком не владею инструментом и попросила рассказать мне все о постановке по-слепушкински, с самых азов. Было лето; три месяца я к ней приезжала каждый день. Она показывала мне основы метода, принципы звукоизвлечения и пр. Постепенно я почувствовала, что у меня звучит так, как мне хотелось, но не получалось раньше. Ее советы и пожелания я использую до сих пор, хотя за много лет они, конечно, обросли и какими-то своими идеями и наработками.
– Где Вы работали после Консерватории?
Я очень много выступала, особенно в молодые годы – сольно, в ансамблях, в оркестре; в 70-е годы лет десять сотрудничала с ГАСО под управлением Е.Ф. Светланова, в 90-е годы работала в БСО им. Чайковского. Обожаю играть в оркестре, но когда встал вопрос выбора, я, конечно, выбрала педагогику. Для меня – самое тяжелое, но одновременно, и самое интересное в жизни – преподавание. Это самая творческая работа, здесь почти все зависит только от тебя.
Я пришла в нашу Школу в 1980 году. 24 сентября Марк Абрамович неожиданно скончался, ему был всего 61 год, он просто «сгорел». Через несколько дней мне позвонил Зиновий Исаакович Финкельштейн, попросил прийти в школу. Он подбирал нас «зернышко к зернышку», помнил всех, знал наших родителей.
Я к тому времени уже лет 17 работала в школе им. И.О. Дунаевского; одно время преподавала там фортепиано, некоторые мои ученики с успехом заканчивали школу и поступали в училище. Одна из моих учениц того времени сейчас работает заместителем директора в Гнесинском колледже. Потом я стала преподавать в школе им. И.О. Дунаевского арфу, мои ученики также поступали в училища и Консерваторию. Кстати, важную роль в том, что именно мне доверили вести класс в Гнесинской школе после Марка Абрамовича, сыграла Вера Георгиевна Дулова. Ее рекомендация, думаю, была решающей. Здесь, пользуясь случаем, хочу воздать должное этому Мастеру и поблагодарить судьбу за те годы, что довелось провести рядом с ней. Это был удивительный класс, мощный, разнообразный, технические возможности зашкаливали. Был подъем, азарт, знакомство с мировыми звездами, первый выезд за рубеж, в Голландию на «Международную неделю арфы». Все мои представления о возможностях арфы, о богатстве репертуара, о сотрудничестве в арфовом мире изменились.
– В Гнесинской школе после смерти Марка Абрамовича Вы одна ведете класс арфы?
– Нет, в течение нескольких лет здесь также преподавала Наталия Хамидовна Шамеева; потом она полностью перешла в Академию имени Гнесиных. С 1990 года я также работаю в РАМ им. Гнесиных, меня рекомендовала туда Кира Константиновна Сараджева. Она всегда очень тепло ко мне относилась, хоть мне и не довелось у нее учиться.
– Ваши ученики поступают к Вам в Академию; так сохраняется преемственность между разными звеньями образования…
– Да. Меня часто спрашивают: как можно так долго заниматься с одними и теми же людьми – иногда получается в общей сложности до 19 лет. Приходят лет в 6, уходят – в 25. Уверяю – это прекрасно!
Обучение происходит постепенно и планомерно, что-то должно накопиться, чего-то иногда нужно дождаться, чтобы ученик «расцвел». А потом, спустя годы, бывшие ученики приводят мне своих детей.
Конечно, мы становимся родными людьми. Я очень ценю атмосферу в классе. Хочется, чтобы была интеллигентность в отношениях между арфистами. Всегда говорю своим ученикам – цените, что вы дружите, друг другу помогаете, что есть лидеры, на которых можно равняться. Наш коллектив – это, я считаю, самое ценное, что мне удалось.
– Сколько у Вас сейчас учеников?
– В школе 9 и 7 в Академии; 16 – это очень много.
– Все Ваши ученики – девочки, или бывают мальчики?
– Вы знаете, если у меня что-то абсолютно не получается, так это – учить мальчиков. Единственный опыт был положительным – приезжал парень из Киева на протяжении трех лет. Возможности жить в Москве у него не было, но консультации у меня он получал регулярно. Это был Андрес Измайлов – он стал профессиональным арфистом, сейчас работает в Санкт-Петербурге у Ю. Темирканова. И мама, и бабушка у него – арфистки; они говорили мне, что сами не могут с ним справиться; иногда у чужого человека лучше получается научить. Все же остальные мои опыты обучения мальчиков были неудачными – лучше я трех девочек научу.
Мальчишки более угловатые, нетерпеливые, неусидчивые. Потом они вырастают, и руки у них становятся другими, но до этого еще надо дотерпеть. В общем, как говорится, «редкая птица долетит до середины Днепра»… Хотя сейчас арфисты-мужчины в мире есть и, кстати, очень ценятся. Когда на конкурсе один мальчик на 35 девочек, конечно, внимание и акцент ставится на нем. Если он при этом еще и хорошо играет, то ему, естественно, оказывается предпочтение. Кроме того, мужчинам легче носить арфу!
По балансу, конечно, девочек все равно больше, хоть исторически арфа – это мужской инструмент. Знаменитые исполнители прошлого были, в основном, мужчины. Но в ХХ веке женщины взяли в свои руки арфу, и больше не отдают.
– Вы участвуете в жюри многих конкурсов. Какие среди арфовых конкурсов самые интересные, выдающиеся?
– Тут мне тоже повезло. В 90-е годы, когда появилась возможность свободно выезжать без всяких ограничений со стороны Министерства культуры, я впервые вывезла своих учеников на конкурс в Израиль. Впоследствии мне довелось побывать практически на всех арфовых конкурсах, как самых известных, так и средней известности.
Самый престижный конкурс – в США, в Блумингтоне. Там участвовало много моих учеников, и к счастью нам удалось завоевать этот конкурс. Впервые в истории нашей страны Мария Крушевская выиграла этот конкурс в 2007 году. Это – самый трудный конкурс по объему программы – четыре тура, три из них – сольные. Общее звучание программы участника составляет два с половиной часа. Кроме того, это самый богатый конкурс, там восемь премий, первая премия – эксклюзивная золотая арфа. Он прекрасно организован, пользуется поддержкой Президента и Сената. Я неоднократно бывала там как в составе жюри, так и в качестве почетного гостя, в 2004 году выступала с сольной программой из произведений русских композиторов в серии концертов Masters of Harp.
Один из старейших конкурсов – израильский. Он тоже в четырех турах: два тура сольных, один ансамблевый, а финальный – с оркестром.
Интересный конкурс им. Лили Ласкин на протяжении многих лет проходил во Франции. Там в 1995 году, впервые в России, победила моя ученица Татьяна Осколкова, она тоже получила арфу фирмы Lyon&Healy. К сожалению, в последние годы конкурс перестал проводиться – там распалась команда организаторов.
Люблю также конкурс в Уэльсе, на родине арфы, в Европе. Мы дважды побеждали на этом конкурсе. Наши девочки неоднократно побеждали в Испании, Венгрии, Македонии, Словении, Болгарии.
В мае 2015 г. впервые проводился конкурс в Сеуле – наша Мария Михайловская получила там первую премию. Это очень перспективный конкурс, у них огромные финансовые возможности и большие амбиции. Думаю, у них все получится…
Посещая все эти соревнования, накопив большой опыт организации всяческих арфовых мероприятий, у меня долгие годы зрела идея-мечта организовать масштабный конкурс и у нас, в России.
В 2012 году мне удалось провести международный конкурс имени К. Эрдели в Санкт-Петербурге. В нем участвовало более 70 участников из 15 стран; победительницей стала наша гнесинская выпускница Василиса Лущевская. Конкурс проводился по трем уровням – младший, средний, и старший. Обладательница первой премии в старшей группе получила арфу фирмы Camac. Следующий конкурс был намечен на 2016 год, но сейчас, в силу определенных причин, перед нами стоят очень серьезные финансовые проблемы. Я стараюсь перевести этот конкурс в Москву, в Петербурге его проводить очень трудно. Как преодолеть финансовые трудности, я пока не знаю. Проводить его «кое-как» не хочется; это противоречит моему характеру. Престиж русской арфовой школы очень высок, ронять его не хочется. Я много езжу, общаюсь с арфистами в разных странах и знаю, что русская школа действительно уникальна.
– Получается, что в нашей стране нет международного арфового конкурса?
– Нет, такого масштабного нет. Изредка проводятся конкурсы локального значения. А ведь к нам мечтают приехать арфисты как дальнего, так и ближнего зарубежья, наши коллеги из Прибалтики, Украины, Белоруссии, Грузии. Ведь арфисты, в основном, это одиночки; обычно в учебном заведении педагогов-пианистов и скрипачей много, а арфист – один. Если он не общается ни с кем – все, он пропал! Арфисты «голодают» без новых впечатлений. Репертуар расширяется, требования меняются, уровень все время повышается. Надо соответствовать сегодняшнему дню, а еще лучше «заглядывать» немного вперед.
Я провожу в ЦДРИ ежегодно с 2000 года Московские международные арфовые фестивали и стараюсь на каждый фестиваль приглашать известных арфистов из-за рубежа, потому что не каждый наш арфист имеет возможность поехать в разные страны.
В Швейцарии, где я работаю регулярно в Международной Академии Harp Masters, проводятся уникальные барочные, джазовые, оркестровые мастер-классы. Рада, что теперь многие наши учащиеся и студенты могут посещать их и развиваться.
В арфовом мире так много интересного, и мы могли бы тоже с успехом реализовывать свои идеи, но пока все упирается в финансовую поддержку…
– Вы являетесь приглашенным профессором Лондонской академии. Насколько часто Вы туда ездите, как проходит Ваша работа?
– У них такая система – каждый приглашенный профессор раз в два года проводит серию мастер-классов. К этому времени они приурочивают свой внутренний конкурс. Когда я приезжаю туда, я возглавляю жюри этого конкурса и провожу мастер-классы. Дополнительно они всегда просят, чтобы я привезла кого-нибудь из своих студентов. В Лондонской академии преподают известные арфисты, у них огромное количество прекрасных инструментов, кафедра арфы имеет собственный постоянный бюджет (!). Но состав студентов там пестрый – ведь они берут учеников со всего мира, в первую очередь тех, кто в состоянии платить.
Мне повезло, что в РАМ им. Гнесиных я работаю в основном со своими школьными выпускниками – так гораздо легче, с ними уже разговариваешь на одном языке, и можно продолжать двигаться дальше. Когда приходят с другой подготовкой, приходится вначале долго заниматься какими-то базовыми вещами, а это достаточно трудоемко.
– Пожалуйста, расскажите о Российской ассоциации арфистов. Давно она существует?
– С 1993 года. В 1964 году Вера Георгиевна Дулова организовала в ЦДРИ Всесоюзное творческое объединение арфистов. Она была членом Правления ЦДРИ, много ездила в разные страны, видела, как арфисты общаются, объединяются.
С 1970 до 1991 года мне довелось быть ответственным секретарем Правления этого Объединения, то есть вся моя послестуденческая жизнь была связана с ЦДРИ. Мне очень нравилась эта работа, так как я люблю общаться, всегда была активной и деятельной. Мы регулярно проводили концерты, смотры учащихся и студентов, встречи, конференции, приглашали гостей. Накопился огромный опыт, идеи, личные тесные контакты.
Когда Советский Союз распался, связи между бывшими республиками стали разрушаться. Так как к тому времени я уже многие годы работала в ЦДРИ, пришла идея создать не Всесоюзную, а Российскую Ассоциацию. Это была Ассоциация педагогов-арфистов. Я убеждена, что исполнителям не так уж важно «ассоциироваться», так как их творчество – это, в основном, результат индивидуального развития. А педагоги без общения вообще пропадут! Педагогов гораздо больше, у каждого много учеников; сама педагогическая среда гораздо шире, чем исполнительская.
– Тем более, что многие исполнители являются также педагогами…
Конечно! Ассоциация постепенно разрасталась, мы привлекали и профессионалов-исполнителей. Задача Ассоциации – сохранить и развивать накопленный ранее опыт. У нас были абонементные концерты, конкурсы, а с 2000 года мы стали регулярно проводить фестивали. Они проходит компактно, в течение пяти–шести дней, в период весенних школьных каникул. Это время, когда люди могут приехать в Москву. Приезжает очень много народу. Ежегодно приглашаем и кого-то из-за рубежа. Обычно все готовы приехать, даже бесплатно – Россия всех манит. Кто-то иногда останавливается у меня дома; исполнителям-гостям я даю свою личную арфу.
Мы устраиваем тематические концерты; обычно я их веду, попутно что-то рассказываю. В фестивале участвуют исполнители разных уровней – от начинающих учеников до «звезд». Проводим мастер-классы. Даем молодежи возможность сыграть с оркестром. Все наши лауреаты, победители с удовольствием выступают на фестивале. Я нахожу какие-то новинки репертуара, которые у нас еще не звучали. Сама составляю буклеты, программы, придумываю темы концертов. Некоторые педагоги помогают в составе Оргкомитета. Это для нас своего рода лаборатория. Уже прошло 15 фестивалей, сейчас готовлю 16-й.
С 2000 года вхожу в Правление ЦДРИ. Это сильно облегчает дело, так как я могу продвигать мероприятия в интересах арфистов. В ЦДРИ очень любят арфу, за что им всем огромное спасибо и низкий поклон. Мы считаем ЦДРИ «своим домом».
Для следующего фестиваля я придумала новую рубрику: «Арфовые столицы мира». Первой столицей будет Париж. Огромное количество арфистов там выступали, жили, работали – начиная с Наполеоновских времен и даже ранее. Концертные программы будут сопровождаться слайд-шоу. На очереди Лондон, Прага, Мадрид и т. д. Из российских городов будут Санкт-Петербург и Москва.
– Есть какое-то различие между московской и петербургской школами?
– Да, есть некоторое. Правда, раньше оно ощущалось сильнее. В Петербурге первоначально было больше влияния чешской школы, я имею в виду постановку. Но в 70-е годы солисткой в оркестр Мравинского была триумфально принята наша Татьяна Тауэр, одна из любимых учениц М.А. Рубина, моя однокашница и подруга. Вскоре она стала там преподавать в Консерватории и ССМШ, внедряя традиции московской школы. Сейчас я могу сказать, что коренных различий между нашими школами нет. Питерские арфисты на уровне школ часто даже переигрывают московских – они играют более музыкально, с большей культурой. Московская арфовая школа всегда считалась более техничной и масштабной по звучанию, но надо отдать должное – петербуржцы активно учатся. У нас существует здоровое творческое соревнование и, к счастью, уважительные личные контакты.
Два года назад наша выпускница Мария Крушевская была принята солисткой в оркестр Мариинского театра. Надеюсь, наши связи станут еще более эффективными.
– Недавно в Органном зале Гнесинской школы прошел первый концерт нового арфового абонемента. Пожалуйста, расскажите о нем.
– Когда мы вернулись в наше замечательное историческое здание на Знаменке, меня не оставляла идея, что здесь должны выступать гнесинские арфисты. Ведь регулярных арфовых концертов у нас нет. Где любители и профессионалы могут услышать наш инструмент «живьем»?
Абонемент будем проводить, учитывая наш зал, инструменты, контингент.
Мне бы хотелось показать безграничные возможности арфы – от барокко до джаза, любые ансамбли, разнообразный репертуар для исполнителей «от мала до велика».
На этот год программа сформирована, в будущем году приглашены выступить Т. Осколкова, М. Крушевская, «Гранд-дуэт арф» К. Рожкова и А. Чудова, а также другие наши известные воспитанники.
– Ансамбли арфы с какими инструментами Вы больше всего любите?
– Я очень люблю ансамбль арф – дуэты, ансамбли из четырех, шести арф. Классика жанра – сочетание арфы с флейтой, кларнетом. Со скрипкой, мне кажется, арфа звучит менее удачно. Очень красивы ансамбли с виолончелью – сочетание высокого и низкого тембров. Прекрасно звучит арфа с голосом. В консерваторские годы я переиграла в переложении множество романсов Чайковского, Рахманинова, Глинки. Интересные возможности у сочетания с органом, с хором. Вообще, камерная музыка с арфой – это у меня отдельная любимая тема. Кстати, в мире существуют специальные конкурсы для камерных ансамблей с арфой. Мне доводилось неоднократно быть членом жюри во Франции, Испании, где наши арфистки завоевывали высшие награды. Некоторые из этих ансамблей существуют до сих пор. Надеюсь, мы их тоже вскоре услышим.
– Скажите, пожалуйста, несколько слов о Ваших переложениях.
– Каждая профессиональная арфистка на протяжении своей жизни делает переложения или редакции. Мне тоже приходилось делать это неоднократно.
Но с недавних пор появилась возможность их издавать.
В 2003 году, по просьбе издательства Salvi в США, я подготовила к изданию Фантазию на темы из оперы «Евгений Онегин» Е. Вальтер-Кюне; она стала обязательным произведением на финальном туре конкурса в Блумингтоне в 2007 году и после этого неоднократно включалась в обязательные программы других соревнований.
До этого существовало несколько разных редакций Фантазии, каждый арфист играл ее по-своему. Сейчас Фантазия именно в варианте, изданном у Salvi, одна из самых популярных пьес концертного репертуара – куда я не приезжаю на конкурс или мастер-класс, обязательно звучит несколько «Онегиных».
«Жаворонка» Глинки-Балакирева сначала играли ученики, потом переложение было издано, также как Токката ре минор И.С. Баха. Огромное количество нот «ждут своего часа» – например, ансамбли, которые мы играли в свое время у М.А. Рубина. Есть много еще неизданных переложений для виолончели с арфой, которые мне довелось играть в ансамбле с В.К. Тонха. Есть также несколько неизданных произведений для арфового квартета.
– Пожалуйста, скажите несколько слов о Ваших родных – музыкантах.
– Моя дочь – пианистка; ее отец – скрипач. Младшая внучка – флейтистка, учится у прекрасного музыканта и педагога А.Л. Гофмана. Вообще, я многому научилась у педагогов членов моей семьи: это Б.В. Беленький, Т.Е. Кестнер и С.С. Алумян.
Было бы несправедливо не отметить огромную роль в своем музыкантском становлении и моего педагога в Консерватории по фортепиано, незабвенной Нины Никитичны Мусинян, постоянного партнера-аккомпаниатора великого Даниила Шафрана. Всем им я бесконечно благодарна. Убеждена, что только арфового образования недостаточно. Надо все время чем-то «подпитываться» дополнительно.
Я стараюсь всю жизнь пропагандировать наш инструмент. Арфа волшебна, она ведь и лечит. Есть целое направление – арфотерапия. Вибрация благотворно действует на нервную систему. Мы постоянно «массируем» подушечки пальцев, что благотворно действует на весь организм. Я по ощущениям знаю, что когда я играю, то гораздо лучше себя чувствую. Есть какая-то магия в нашем инструменте…
Когда я была в Японии, на мой мастер-класс пришли люди разного возраста, вплоть до 80-летних. Все они просто мечтали просто прикоснуться к инструменту. Их скопилась целая очередь! Нажимая струну и слушая звук, они получали огромное удовольствие!
Самым маленьким ребятам, которых приводят ко мне, я говорю – прикоснись к арфе, послушай звук, и если он будет красивым – это мгновение будет по-настоящему счастливым в твоей жизни!
– Мильда Михайловна, спасибо за вдохновенные мысли, за удивительную беседу! Думаю, просчитав ее, многие еще больше полюбят Ваш волшебный инструмент!
Беседу записала А. Занкова